– Ты собираешься съездить к нему?
– Наверное.
Они осторожно спустились вниз и посмотрели назад, туда, откуда пришли. Лишившись красок, дюны стали напоминать застывшие морские волны, омывающие римские развалины.
– Ты будешь подписывать какие-нибудь договора на фотоработы перед возвращением в школу?
– Да. «Иерусалим-пост» заказал материал об упадке крупных американских синагог, и я думаю, что начну с Филадельфии.
Сол махнул рукой телохранителям, которые дожидались их под сводами колонн. Один из них закурил сигарету, и она загорелась красным глазом в сгущавшейся тьме.
– Фоторепортаж, который ты сделала о рабочих арабах в Тель-Авиве, был превосходен, – заметил Сол.
– Ну, надо же смотреть правде в лицо, – немного надменно ответила Натали. – С ними обращаются как с израильскими неграми.
Они остановились на дороге у подножия холма и несколько минут стояли молча. Несмотря на холод, им почему-то не хотелось возвращаться в освещенный дом, где их ожидали тепло, возможность вести непринужденную беседу и спокойный сон.
– О Сол! – вздохнула вдруг Натали и прижалась к его груди, чувствуя, как его борода щекочет ее щеку.
Он неуклюже похлопал ее по спине забинтованной рукой. Как бы он хотел, чтобы это мгновение длилось вечно, даже несмотря на то, что оно было окрашено печалью. Позади тихонько шуршал песок в своем постоянном стремлении засыпать все, сотворенное человеком.
Натали слегка отстранилась, вытащила из кармана салфетку и вытерла нос.
– Черт побери, – пробормотала она сквозь слезы. – Прости, Сол. Думаю, я хотела сказать «шалом», но, похоже, у меня не получается.
Он поправил очки:
– Запомни, шалом не означает ни «до свидания», ни «здравствуй». Шалом – это мир.
– Шалом, – прошептала Натали и вновь укрылась в его объятиях от холодного ветра.
Прошло много времени. Я здесь счастлива. Теперь я живу на юге Франции, между Каннами и Тулоном, но, увы, не слишком близко от Сен-Тропеза.
Я почти полностью оправилась после болезни и могу уже передвигаться самостоятельно, но выхожу я редко. Необходимые покупки делают Анри и Клод. Иногда я позволяю им вывезти себя в Италию, к югу от Пескары, а иногда даже в домик в Шотландии, чтобы посмотреть на него, но и эти поездки становятся все реже.
В холмах за моим домом раскинулось брошенное аббатство, до него рукой подать, и я часто прихожу туда посидеть среди развалин и диких цветов. Я думаю об одиночестве и воздержании, а также о том, насколько все зависят друг от друга.
Только теперь я начала ощущать свой возраст. Конечно, я понимаю, это вызвано моей долгой болезнью и приступами ревматизма, которые мучают меня вот такими же промозглыми октябрьскими вечерами, как нынешний, но чувствую, что на самом деле скучаю по знакомым улицам Чарлстона, по своему старому дому и тем последним дням, которые провела там. Увы, это бесплодные мечты. Туда я никогда больше не вернусь.
Когда в мае я посылала Капли похитить миссис Ходжес, я еще не знала, какое применение найду старухе. Временами мне казалось, что это лишняя трата сил – сохранять ей жизнь в подвале дома Ходжесов, пытаться перекрасить ее волосы в такой же, как у меня, цвет и экспериментировать с различными лекарствами, которые могли бы вызвать у нее симптомы, напоминающие мое заболевание. Но в конце концов усилия оправдали себя. Семейство Ходжесов хорошо послужило мне, и я поняла это, когда дожидалась Говарда во взятой напрокат машине «скорой помощи» в квартале от собственного дома. Большего и желать было нельзя. Учитывая состояние здоровья старухи, может, ее и не стоило привязывать к кровати. Хотя сейчас я не сомневаюсь: не прими мы этих мер предосторожности, она бы спрыгнула со своего погребального костра, бросилась вон из горящего дома и расстроила бы весь тщательно подготовленный сценарий, ради которого я пожертвовала столь многим.
Бедный мой дом. Мое дорогое семейство. У меня до сих пор наворачиваются слезы, когда я вспоминаю о том дне.
Первое время Говард служил мне верой и правдой, но, когда я прочно обосновалась на новом месте и убедилась, что меня никто не преследует, я посчитала: будет гораздо лучше, если с ним произойдет несчастный случай где-нибудь подальше отсюда. Клод и Анри – уроженцы этой местности, происходят из семейства, которое хорошо служило мне много десятилетий.
Я сижу здесь и жду Нину. Уверена, что она захватила контроль над всеми низшими расами – неграми, евреями, азиатами и прочими, и уже одно это не позволит мне вернуться в Америку. О, как же прав был Вилли еще в первые месяцы нашего знакомства, когда мы сидели в венском кафе и вежливо слушали его разглагольствования о том, что Соединенные Штаты стали страной дворняжек, рассадником недочеловеков, которые только и ждут момента, чтобы уничтожить чистые расы.
Теперь над всеми ними властвует Нина.
В ту ночь на острове я довольно долго сохраняла контакт с одним из охранников и видела, что Нинины люди сделали с бедным Вилли. Даже мистер Барент оказался в ее власти!
Но я не собираюсь сидеть здесь сложа руки и ждать, когда Нина и ее дворняжки отыщут меня.
По иронии судьбы эту мысль подсказала мне именно Нина со своей негритянкой. Благополучная развязка истории с капитаном Мэллори напомнила мне о более раннем контакте, практически случайной встрече, произошедшей тем далеким декабрем… В тот самый субботний день, когда я решила, что Вилли убили лишь для того, чтобы натравить на меня Нину, я вспомнила о своем прощальном визите в форт Самтер.