Темная игра смерти. Том 2 - Страница 28

Оставшись один, он внимательно прочитал все, что хранилось в первых трех папках. Затем отвернулся в сторону, включил маленький стробоскоп и установил таймер. Метроном начал отстукивать ритм в унисон со вспышками мигающего света. Сол полностью расслабился, стер из своего сознания все, за исключением ощущения пульсирующего света, и словно поплыл по волнам другой исторической эпохи и других географических мест.

Сквозь дым, пламя и завесу времени на него взирали со стен бледные изможденные лица.

Выйдя из здания, Натали стала наблюдать за молодыми обитателями кибуца, занимавшимися своими делами. Вдали виднелся грузовик, направлявшийся в поля с последней партией рабочих. Сол рассказывал ей, что этот кибуц был основан людьми, выжившими в варшавском гетто и польских концлагерях, но взгляд Натали в основном задерживался на молодых лицах тех, кто родился уже здесь, в Израиле. Худые, загорелые, внешне они ничем не отличались от арабов.

Она медленно добрела до края поля и устроилась в тени единственного эвкалипта, неподалеку от высокого оросителя, который выплевывал на посевы струи воды с такой же завораживающей периодичностью, как метроном Сола. Натали достала из сумки бутылку пива и открыла ее своим новым армейским ножом. Пиво уже успело нагреться, но было вкусным, его аромат прекрасно гармонировал с жарким не по сезону днем, запахами влажной земли и растений.

При мысли о возвращении в Америку сердце ее учащенно забилось. Господи, как все чудовищно! В памяти остались лишь обрывки: вспышки пламени, темнота, прожекторы, вой сирен – словно воспоминания о кошмарном сне. Она помнила, как проклинала Сола, колотила его кулаками за то, что тот оставил тело Роба в Ропщущей Обители. Помнила, как Сол нес ее на руках в кромешной тьме и нестерпимую боль в ноге, от которой сознание то покидало ее, то вновь возвращалась, будто пловец, ныряющий в волнах штормового моря. Какой-то человек по имени Джексон бежал рядом, волоча на плече безжизненное тело Марвина Гейла. Позднее Сол сказал ей, что главарь был еще жив, хотя и находился без сознания.

Еще Натали помнила, как лежала на скамейке в парке, а Сол звонил куда-то из таксофона… Затем наступил серый промозглый рассвет, и она очнулась на заднем сиденье фургона в окружении незнакомых людей, а Сол впереди разговаривал с каким-то человеком, который и был Джеком Коуэном, шефом Моссада из израильского посольства.

События последующих двух суток Натали тоже помнила урывками. Номер в мотеле, обезболивающие уколы, врач, перебинтовывающий ее поврежденную ногу. Перед глазами у нее стояла одна и та же картина: неподвижное тело Роба на полу, красно-серая кашица мозгов Винсента на стене и безумные глаза старухи, заглядывающей ей в душу: «До свидания, Нина. Мы еще встретимся». Натали просыпалась по ночам от собственных криков и билась в истерике.

Сол признался ей, что никогда в жизни не тратил столько сил, как на тот разговор с Джеком Коуэном, длившийся двое суток подряд. Перепуганный седовласый агент был не в состоянии воспринять правду, и ему приходилось изворачиваться и придумывать все новые и новые способы объяснения. Наконец израильтяне вынуждены были поверить, что и Сол, и Натали, и Арон Эшколь, и исчезнувший шеф шифровального отдела Леви Коул – все они были втянуты в смертельно опасную широкомасштабную игру, которую вели высшие должностные лица в Вашингтоне и ФБР с бывшим нацистским преступником. Коуэну не удалось получить почти никакой поддержки от своего посольства или начальства в Тель-Авиве, однако на рассвете в воскресенье, четвертого января, фургон с Солом, Натали и двумя израильскими агентами, урожденными американцами, пересек границу с Канадой. Через пять часов они вылетели из Торонто в Тель-Авив с новыми документами.

О последующих двух неделях своего пребывания в Израиле Натали почти ничего не помнила. На второй день с ее сломанной ногой стало твориться что-то невообразимое, боль была адской, резко подскочила температура, и ее почти без сознания отвезли на частном самолете в Иерусалим, где Солу, благодаря его старым медицинским связям, удалось поместить ее в платную палату медицинского центра Хадассах. На той же неделе прооперировали и руку Сола. Натали пробыла в клинике пять дней, в последние три из которых каждое утро и вечер с помощью костылей добиралась до синагоги и рассматривала витражи, выполненные Марком Шагалом. Она пребывала в каком-то ступоре, словно весь ее организм получил мощную дозу новокаина. Но каждую ночь, закрывая глаза, она видела перед собой лицо Роба Джентри, его победный взгляд в то страшное мгновение, когда оборвалась его жизнь…

Натали допила пиво и убрала пустую бутылку в сумку, испытывая легкое чувство вины оттого, что пьет так рано, когда все работают. Затем она достала первую стопку переснятых фотографий, сведения о Вене двадцатых-тридцатых годов, полицейские отчеты, переведенные помощниками Визенталя, тонкое досье Нины Дрейтон, перепечатанное покойным Френсисом Харрингтоном, и принялась за работу.

После полудня Сол и Натали отправились в Хайфу пообедать, прежде чем все заведения закроются в связи с наступлением субботы. Они купили фалафели у уличного торговца и, жуя на ходу, двинулись по направлению к оживленному порту. За ними увязались несколько дельцов черного рынка, пытавшихся всучить им зубную пасту, джинсы и «ролексы», но Сол что-то резко сказал им, и они отстали. Облокотившись на парапет, Натали наблюдала за отчалившим от причала грузовым судном.

– Когда мы поедем в Америку, Сол? – спросила она.